Стрелецкая казна - Страница 82

В центре комнаты сидели на лавке Лена и Васька. Руки и ноги связаны, во рту — кляпы. А вот и непрошеные гости. Один — заросший бородой по самые глаза мужик лет сорока, одет обыкновенно: рубашка, штаны, заправленные в сапоги. Рядом — совсем молодой мужчина лет двадцати, с едва пробивавшейся бородой, одет чисто, но не богато. У обоих в руках ножи, причем не обеденные — здоровые тесаки, как на медведя.

Мои домочадцы целы, только у Васьки глаз заплыл. Наверняка гости непрошеные постарались.

Я подкрался ближе. Прислушался.

— Деньги где, золото? Чего молчишь, дура? Думаешь — муженек поможет? Я его, как палку остругаю. — Молодой мужик гадливо засмеялся.

Пора с этим цирком кончать — пырнут ножом сдуру, а жена и Васька мне дороги. Оружия вроде я у них не вижу, кроме ножей. Но и у меня его нет.

Я на цыпочках прошел в кухню, взял кочергу — это такая кривая железяка, которой дрова в печке ворошат, чтобы лучше горели. Кочерга у меня была увесистая, тяжелая. Помню, Лена жаловалась иногда, просила купить полегче. А для сегодняшнего случая — в самый раз.

Я встал за притолоку и, улучив момент, с размаху ударил молодого по голове. Тут же, пока он даже и упасть не успел, врезал волосатому мужику но предплечью. Кость хрустнула, нож упал на пол, и мужик заорал. Лена и Васька с удивлением и страхом смотрели на драку.

Мужику я добавил ребром ладони по кадыку, и крик захлебнулся. Он схватился за свое горло левой рукой, засипел. Правая рука висела плетью. Мужик стоял с синей от удушья мордой, его молодой помощник лежал без чувств.

Я подобрал разбойничий нож, разрезал веревки; освободив своих, вытащил у них изо рта кляпы. Эти уроды так стянули им руки, что нарушилось кровообращение.

— Что случилось?

— Эти двое ворвались в дом, связали меня с Васькой — допытывались, где ты деньги прячешь.

— Давно?

— Около получаса назад.

Время Лена уже умела различать по часам, что я купил по случаю на торгу, за большие деньги. Часы были велики, чтобы их носить, и показывали время дома.

Я связал разбойникам руки — так оно надежней, вывел во двор мужика, привязал его к столбу в конюшне. Туда же перенес второго, до сих пор лежавшего без сознания. Заросший бородой мужик — «гамадрил», как я его назвал, смотрел на меня с ненавистью.

— Ты глазами не зыркай — не испугаешь. Ты тать — у меня двое видаков, я тебя в своем доме поймал, так что убью, и рука не дрогнет, и никто не сможет меня попрекнуть, что не по «Правде». Понял?

— Понял. Чего же сразу жизни не лишил?

— Поговорить хочу.

— А я — нет.

Я врезал ему кулаком по печени — очень болезненно, такое отрезвляет.

— Так как насчет поговорить?

Мужик сплюнул мне под ноги. Ладно, не боишься боли — воздействуем морально. Я поискал в ящике — ага, нашел. Вытащил на свет божий мешочек, осторожно вытряхнул из него змеиную голову. Давно она тут лежит, с прошлого года, когда змея вонзилась Ивану Крякутному в сапог. Может быть, и яд уже действовать перестал? Сейчас проверю. Я взялся двумя руками за голову — в том месте, где у всех других тварей уши, сдавил. Челюсть открылась, показались клыки. Я поднес голову к лицу мужика. Он не на шутку струхнул — аж побелел, глаза округлились.

— Ты что же это удумал?

— А сейчас змея тебя цапнет, яд в кровь попадет — в страшных муках умрешь.

Лоб мужика покрылся потом.

— Убери мерзкого гада, спрашивай.

— Ты зачем в дом мой забрался?

— Известно зачем — за деньгами. Ну это я и сам понял.

— Ты кто таков?

— Митрофаном тятька назвал.

— Из чьих?

— Был в закупе, деньги собрал — ноне свободен. — Чего на грабеж пошел?

— Дык, за брата пометить и деньги его забрать, кои ты неправедно присвоил.

Я задумался. Конечно, я лишал жизни многих, но деньги себе не присваивал — это точно.

— Фамилия у тебя есть?

— Терентьевы мы.

Опять неувязка. Не слыхал про такого.

— Мужик, ты часом не ошибся, точно меня искал?

— А то!

— Кто твой брат?

— Филька Ослоп.

Теперь все прояснилось, а то — Терентьевы.

— Подожди, тогда Ослоп почему?

— Кличка то, не фамилия.

— Знаешь, что брат твой единоутробный душегубствовал?

— Как не знать — меня с собой звал, только не могу я людей убивать, грешно.

— А грабить, значит, не грешно? Мужик потупился.

— Как ты узнал, что это я казну у брата отобрал и деньги стрельцам вернул? Это ведь их жалованье за два года, и сундучок с деньгами Филька забрал, убив охрану из восьми стрельцов.

— Слышал про то — на казну не претендую. А токмо как про пожар услышал, пришел на пепелище. Кости нашел, и более ничего. Я ведь знал, где братец деньги хранил, а в подвале пусто. Так и решил, что кто казну стрелецкую забрал, тот и остальные деньги унес.

— Правильно решил, башка у тебя работает. А меня как нашел?

— Чего же здесь хитрого? Кабы разбойники взяли — уж кутили бы вовсю. Я людей поспрашал — мне про подводу с бочками и рассказали. Так до Нижнего и добрался, а здесь каждый нищий на углу знает, кто стрельцам их казну возвернул. А остальные деньги себе прикарманил, — обиженно закончил мужик.

— Ошибаешься — все ценности, как есть, я в храм отдал. Неправедно собранные это деньги, кровь жертв безвинных на том злате-серебре.

Мужик слушал, открыв рот.

— Не верю.

— А мне все равно, веришь ты или нет — вот посажу тебя на кол и буду любоваться, как ты медленно подыхаешь.

— Ты же обещал в живых меня оставить.

— Это когда же — что-то я запамятовал, что обещание тебе давал. Этот — кто?

Я слегка пнул молодого парня.