Я бросил накинутый на плечи кафтан в лицо ближнему верховому, нырнул под брюхо лошади другого и резко дернул его за ногу. Вскрикнув от испуга, верховой упал в пыль на дорогу, я же, взлетев в седло его лошади, резко рванул повод. От неожиданности лошадь взвилась на задние ноги и копытами передних выбила из седла еще одного верхового. Я приставил нож к боку того, в кого швырнул кафтан.
— Сам кафтан вернешь, или твой кафтан попортить?
Видно было, что всадник растерялся. Только что их гарцевало трое — теперь двое валяются на земле, пытаясь подняться, а мой нож — у его правого бока.
Верховой протянул мне мой же кафтан. Я оделся, нож вернул в ножны. Если бы они хотели убить меня или нанести увечье — рубили бы мечами или били бы кистенем, значит, не было указаний: приближенные к начальству — люди исполнительные. Вот и я никого убивать или калечить не стал.
Верховой это сразу понял и оценил — несообразительных в прислуге не держат.
— Давай по-мирному.
— А я еще и не воевал. Вроде как вы ко мне приехали — сами повязать хотели, не я начал.
— Прости, погорячились.
— Прощаю — потому и целы все, а к посаднику не поеду.
Всадники развернулись и уехали. Только теперь факел был у одного, два других догорали на земле.
Я зашел в дом, присел на скамью. Не иначе что-то случилось, коли ночью приехали. Не дадут ведь спать, снова заявятся. Я вздохнул и стал одеваться: опоясался ремнем с саблей, надел сапоги. Успел даже квасу напиться, как по дороге снова зацокали копыта. В ворота постучали, на этот раз — деликатно. Надо идти, а то Елену разбудят.
— И кто на этот раз ко мне пожаловал непрошеным гостем? — Дьяк Елисей Буза, по поручению посадника городского.
— У меня что — дома вином твореным торгуют али милостыню всем раздают? Только что трое были, повязать меня хотели, чего же ты один? Слали бы сразу сотню стрельцов.
— Не юродствуй, помощь нужна твоя.
— Сразу сказать по-человечески нельзя было? А то — вязать.
— Прошу простить гонцов неразумных, что без должного почтения отнеслись. Конь вот запасной, ты уже одет — поедем?
Ну коли вежливо просят, можно и проехать. Не столько мне хотелось посадника увидеть — сто лет его не видел, и еще столько же могу без него обойтись, — сколько любопытство разбирало. Что такого могло случиться в Нижнем, что ко мне второго гонца посылают? Неужели своими силами не справятся?
Я оседлал запасного коня, и мы галопом понеслись по ночным улицам. Вот и крепостные стены. Узнав дьяка, стража молча отворила ворота. Сколько же я здесь не был? Да почитай, с тех пор, как в узилище сидел да Хабар повесить меня за предательство мнимое хотел.
Дьяк подскакал к каменному дому, спешился. Появившийся слуга взял поводья обеих лошадей.
— Пойдем, ждут.
Мы поднялись на высокое крыльцо, пошли по коридорам. А ничего домик, справный. Горят масляные светильники, везде ковры.
Дьяк постучал в дверь и, не дождавшись ответа, распахнул ее. После тускловато освещенного коридора в комнате было очень светло. За столом сидели трое: в одном сразу угадывался начальник — властный взгляд, дорогой кафтан с серебряными пуговицами. Второй — не иначе, стрелецкий полковник: в красном кафтане с отворотами, галунами на рукавах. А вот кто третий, мне пока было непонятно.
Я слегка поклонился, отдав дань вежливости. Все трое уставились на меня.
— Вот ты какой! — молвил посадник.
— Да уж какой есть!
— Не ершись, людишки мои немного опростоволосились — то не моя вина. По делу позвали. Садись.
Мне придвинули табурет. Я уселся, обвел взглядом присутствующих. Дьяк примостился на лавке в углу. Молчание затягивалось.
— Может, вы пока подумаете, а я спать пойду? Мне надоело в молчанку играть.
— Таким его Хабар и описывал, — сказал стрелецкий полковник. — Горяч, бодлив.
— У тебя в полку горячих и бодливых полно, — с желчью в голосе произнес посадник, — только ни одно поручение толком выполнить не могут.
Черт с ними — пусть поговорят, подожду. Может, в разговоре проскользнет что интересное.
— Вот что, Юрий. Дело неотложное и тайное. Ни одна душа узнать о том не должна.
Все трое снова стали сверлить меня глазами.
— Чего на меня смотреть? Я не новый пул или гривна. Дело ко мне — говорите, нет — спать пойду.
— Ладно, слушай. Из Вологды, из казны государевой везли жалованье стрелецкому полку, сразу за два года, недоимки за прошлый год и за нонешний. Так вот, деньги и охрана стрелецкая пропали. Во Владимире их видели еще, а потом — как сквозь землю провалились.
— Я-то здесь каким боком? Может, стрельцы из охраны ее пропили, да протрезвев, с испугу и разбежались.
Стрелецкий полковник покраснел от гнева и стукнул кулаком по столу.
— Лучшие люди, самые доверенные поехали — те голову от денег не потеряют и в пьянстве замечены не были.
— И что вы от меня хотите? Я не стрелец, не служивый человек, где казна стрелецкая — не знаю.
— Вот мы и хотим, чтобы ты нашел!
— С чего вы взяли, что я ее найду?
— Э-э-э! — Посадник замысловато покрутил пальцем. — Дружок мой, купец и человек достойный Перминов Гавриил рассказывал, как ты его пропажу нашел. Да и воевода Хабар, пока здесь был и на Смоленск с ратниками не ушел, тоже о тебе поведал. Хитрый ты, находчивый, смелый — кто без плана подземный ход прошел, в живых оставшись? Да и боец знатный — про то многие сказывают. Кому как не тебе карты в руки. Мы уж тут всех перебрали, кого знаем. К тому же главное — не сребролюбив ты. Мы уверены должны быть, что если повезет и казну найдешь, не присвоишь себе, не обманешь. Очень найти надо, стрельцы второй год без жалованья, уже волнения начались. А ну как узнают, что казна пропала? Бунт тогда! А в городе, кроме стрельцов да полусотни городской стражи, и ратников нет. Случись набег татарский — кто оборонять город будет? Дело серьезное, на тебя последняя надежда.