Стрелецкая казна - Страница 35


К оглавлению

35

— Ты дело, дело говори, а то последние волосы выдерем.

— Не виновен, свободен.

С меня как плита чугунная свалилась. Вперед, в круг, вырвалась бойкая на язык девица. Имени ее я не знал.

— Скажи, по чьему облыжному обвинению героя в поруб бросили? По Правде за лжу вира положена.

Видя, что бабий бунт еще не кончился, воевода сконфуженно пробормотал:

— Иван с низовки, Тупица.

— А ну, бабы, за мной! — Толпа побежала к воротам, ринулась в город. Ох, не завидую я этому Тупице. К слову сказать, тупица на Руси — это топор мясника, а вовсе не глупый молодец.

Ко мне подошел Иван, стоявший в стороне, и мы обнялись.

— Слышал я уже о твоих злоключениях. Вот не ожидал, что тебя в поруб бросят, да главное — ни за что. А мне сон приснился, что ты в беде и к себе зовешь. Да людишки мои в загул ударились, а с ними и женщины. Праздновал и спасение свое. Пока собрал, вино отобрал, пока протрезвели… Ты уж извини, что не сразу явились. Спасибо, что жену в осаде навестил. Не знала она, что ты в порубе, — уж насчет харчей решила бы.

— Иван, у меня еще одна просьба будет. Не смог бы ты невесту мою у себя приютить? У меня бы в комнате пожила, а если работа какая найдется — совсем хорошо будет.

— Комнатой располагай, против невесты ничего иметь не буду. Ты муж серьезный — не голытьба ведь какая, пора семьей обзаводиться!

Уф, камень с души свалился. Даже в порубе, на гнилой соломе, я ломал голову — куда нам деваться с Еленой на первое время. Где дальше жить — то моя забота, но где ей на первое время голову преклонить? Решил — пусть временно, дальше все будет зависеть от меня. А вот и Лена бежит.

— Ой, Юра, там женщины совсем убивают мужика!

— Какого?

— Что на тебя указал, лжу возвел.

— Пусть поучат маленько, не убьют. Я обнял Елену.

— Вот, наниматель мой, Иван, разрешил тебе в комнатке со мной пожить и подумать обещал насчет работы постоянной для тебя.

— Дай Бог ему здоровья и удачи.

Мы втроем направились к выходу из крепости, как вдруг я вспомнил, что пояс с саблей, ножом и поясной сумой мне не вернули.

— Друзья, подождите, я мигом.

Я помчался в домик к воеводе. Один из дружинников делал Хабару примочку на исцарапанное лицо. Увидев меня, воевода встревоженно вскочил:

— Что? Женщины возвращаются?

— Нет, успокойся. Пояс с саблей верни. Воевода шумно выдохнул, открыл дверь в маленькую комнату и вынес мне амуницию. Я опоясался, ножны привычно легли на ногу. Нож был на месте, а кошель пуст, хотя я прекрасно помнил, что там оставалось около трех рублей медяками.

— Хабар, а деньги?

Симский сделал удивленное лицо.

— У меня было три рубля медяками. Верни, мне невесту кормить надо.

Воевода сделал каменное лицо, залез в свой кошель и отсчитал три рубля серебром. Я тут же выскочил и направился к Лене и Ивану.

Дома нас встретили радушно, в честь моего освобождения и благополучного возвращения домой Ивана из Москвы был накрыт обильный стол. Отвык я в порубе от такой вкуснятины, навалился на еду. Другие не отставали. Я лично так наелся, что с трудом встал из-за стола. После вынужденного голодания просто невозможно было отказаться от запеченного поросенка, фаршированной утки, истекающей нежным жирком осетрины, копченого угря. А расстегаи? С мясом, гречневой кашей, белорыбицей. А пряженцы — то бишь, пирожки — с луком, яйцом, рыбою, ватрушки с творогом и вареньем? Я только немного попробовал тройной ухи, подцепил на нож говяжий студень под хреном. Глазами съел бы все, а ртом смог лишь понадкусывать.

Выпивки было море, самой разной — от демократичной яблочной наливки до французского бургундского. Однако — не пилось. Мы много говорили — у каждого было что рассказать, и были счастливы и пьяны без вина.

Следующий день в честь своего возвращения купец объявил днем отдыха. Желающие пошли в церковь, некоторые — проведать родню в городе, мы же с Еленой почти до полудня провалялись в постели. Строили планы на будущее.

Сперва — свадьба, никак без нее нельзя. И хотя загсов и паспортов еще не было, венчаться в храме было делом обязательным. Ни одна женщина не хотела выглядеть перед окружающими блудницей. Второе — построить или купить свой дом. Елене остро не хватало дома, где бы она могла создать уют и свой мирок, теплый и комфортный.

Увы, ни на свадьбу, ни на дом денег не было, и я все чаще возвращался к мысли об утопленном сундуке. Надо было просто без свидетелей посмотреть — что же у него внутри.

В последующие дни я приготовил топор и кувалду, памятуя о замке на сундуке, который мы не смогли открыть. Мотаясь по делам, я вывез за город инструменты. Надо было решаться.

По воскресеньям на Руси не работали, посвящали день посещению церкви, походам на торг за покупками. Я же, предупредив Елену, взял коня и отправился по знакомой уже мне дороге, потратив на нее полдня.

Вот и поляна, где держали пленных и мы бились с татарской стражей. Никого нет, и лишь обрывки тряпок и другой мусор свидетельствовали, что я не ошибся и поляна та. Свернув влево, я быстро нашел речушку. Зайдя на глубину, нащупал и сундук. От глаз его скрывали метровый слой воды да заросли камыша.

Выбравшись из воды, я достал из седельной сумки топор, попробовал поддеть крышку. Не получилось — сундук добротный, из хорошего дерева, окован медными полосами. Сбить же замок в воде, даже кувалдой, не получилось — гасила вода удар. Наконец, я нашел выход — привязав к ручке сундука веревку, другой ее конец привязал к луке седла. С видимым усилием лошадь подтащила сундук к берегу. Вытаскивать совсем я его не стал.

35