Стрелецкая казна - Страница 21

Отбросив его в сторону, я вернулся обратно в город. Со стороны крепости раздался шум, звон оружия, пушечная пальба. Не иначе, татары на штурм пошли. Отойдя подальше, я зашел в пустой дом и прямо как был — в одежде и сапогах — улегся на кровать. Ночью татары не воюют, все равно займут дома на ночлег.

Шло время, звуки штурма стали стихать. Отбили — крепость им не взять — я ее видел изнутри, если только не притащат тяжелые осадные орудия. Только это нереально. Осадные пушки очень тяжелы, их везут в разобранном виде, по частям, очень медленно. Если бы они еле тащились, их бы давно засекли. Судя по тому, что горожане не все успели уйти под защиту крепостных степ, нападение было внезапным, быстрым, силами только конницы.

Может, не отлеживаться, взять языка да разговорить его? Пожалуй, так и сделаю, — все воеводе Хабару Симскому помощь.

Я выглянул из окна — по другой стороне улицы шли двое татар. Их выход в город был успешным — за плечами у каждого набитые переметные сумы. Я до половины высунулся из окна, чтобы они увидели мой шлем-мисюрку и халат, призывно махнул рукой:

-Эй!

Татары увидели меня и рванули в дом. Дурачки подумали, что в доме столько добра, что мне одному не унести — решил поделиться.

Как только оба прошли в дверь, я сделал шаг вперед — так как прятался сбоку, за самой дверью, и уколом саблей в спину убил заднего. Сумки его с грохотом упали на пол. Второй обернулся и в недоумении застыл. Окровавленный клинок моей сабли касался его шеи:

— Бросай сумку!

Татарин сбросил сумки на деревянный пол. Он еще не понял — только что звали за добром, и вдруг товарищ его убит, а у горла — сабля.

— По-русски понимаешь? Отрицательно мотает головой. Ничего, у меня ты не только по-русски — по-китайски заговоришь. Есть у меня такой дар — языки развязывать, и все пленные становятся полиглотами.

— Не понимаешь, значит?

Резким взмахом сабли я снял с руки мышцы вместе с рукавом халата. Татарин завизжал. Я приставил клинок к горлу. Визг утих.

— Ну так что, говорить будешь?

— Мала-мала понимай.

— Сколько сабель у татар?

В ответ татарин показал четыре пальца.

— Четыре тысячи?

— Нет — не знаю, как сказать по-русски: темника четыре и хан. Ни фига себе. Темник — это как командир дивизии, у темника десять тысяч сабель, и без компьютера можно посчитать — сорок тысяч всего.

— Кто хан?

— Какой? С нами еще ногайцы, много!

— Сколько много?

— Два темника.

Час от часу не легче. Это значит — еще двадцать тысяч.

— Кто ваш хан, откуда вы?

— Из Казани, хан Мухаммед-Амин. Что-то начало проясняться.

— Пушки есть?

Видно было, что татарин не понял.

— Ну — тюфяки, единороги — как там по-вашему? Наряд пушечный?

До татарина дошло.

— Нет, нет, мы без обоза. — И тут он плотоядно осклабился: — Татары с обозом из набега идут, с добром да полоном.

Ярость на мгновение ослепила, рука дернулась, и татарин упал с разрезанной шеей, зажимая руками рапу. Я ругал себя за вспышку гнева — не все узнал, что хотел, но хоть что-то.

Ох, тяжело Нижнему придется! В крепости не больше полутора тысяч человек дружины, ополчение городское, малообученное — еще тысяча, пусть две наберется, стражники городские — человек полета; то да се — в куче не более чем три тысячи, а басурман — шестьдесят тысяч. Пока одна их часть будет штурмовать крепость, другие будут отдыхать и город и окрестные деревушки — Ляхово, Гордеево, Ольгино, Ближнеконстантиново — грабить. Да ту же Кузнечиху, где я бронь заказывал. Плохо, даже очень плохо. Сколько детей осиротеют, сколько в плен попадут, чтобы в голоде, побоях, непосильном труде погибнуть в рабстве!

К воеводе надо пробиться, предупредить, если не знает, что сила огромная собралась. Успел ли гонца послать в ближние города? Слишком далек Нижний от Москвы, чтобы оттуда помощи ждать. Да и когда она придет, помощь та? Пока рать соберут, пока доскачут — две недели самое малое. А учитывая нашу русскую неразворотливость — то и поболее.

Едва дождавшись сумерек, я направился к крепости, не снимая татарского халата и шлема-мисюрки: все-таки какая-никакая маскировка. Подошел к стене у оврага, где татар не было, и прошел сквозь стену. Направился по стене к Тайницкой башне. Татарский халат и шлем-мисюрку я благоразумно снял и бросил с наружной стороны стены. Навстречу мне от башни выдвинулся воин с копьем.

— Кто таков, почему здесь?

— Воеводу ищу, ополченец городской. Караульный приблизился:

— Так я тебя знаю, ты бился с Егором.

— Было такое, — подтвердил я.

— Вниз иди — там воевода, только если дело не срочное — не подходи, зол он зело.

Зело не зело, а доложить о противнике надо. Хабар стоял на земле, в окружении ополченцев, что-то им объясняя и показывая рукой на башни. Я протиснулся поближе.

— Воевода, поговорить надо.

— Говори.

— Наедине.

Воевода нахмурился, но, немного меня зная, понял, что разговор важный и не очень приятный. О приятном я сообщил бы громогласно.

— Хабар, — прости, отчества не знаю, — пленного я взял, попытал немного. В набеге сорок тысяч татар казанских и двадцать тысяч ногайцев в союзниках. Воевода аж крякнул с досады.

— Правда ли?

— За что купил — за то продал, но, похоже — правду говорил.

— Хорошо, что наедине сказал, эти бы в панику ударились, — он кивнул на ополченцев.

— Гонцов послал ли? Хабар помялся.

— Не успел, врасплох застали. Ничего, стены крепкие, пороха много, рвы глубокие. Даст Бог — отсидимся.

— Из города я пришел, много беженцев в лес уходят.